Пой вместе с ветром - Страница 20

– Свен, Ларс и Рисса – вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Выпьем же во имя нашей печали… – ровным голосом повторила Ки. Ей не очень-то нравился этот спектакль, призванный изображать всеобщую скорбь. Но делать нечего, надо было продолжать.

– Свен, Ларс и Рисса – вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Мы пьем во имя нашей печали, – отозвался хор.

Вторая чашечка отправилась следом за первой, и Ки, поглядывая на Руфуса, стала ждать дальнейших подсказок.

– Давай дальше сама, – буркнул он, глядя в стол. – Расскажи, как это случилось. Не забывай про напиток, только смотри одну чашку прибереги для конца!

Ки снова испепелила Ларса взглядом, и юноша потупился. Ки между тем прикидывала, сумеет ли она убедить своей историей всех, как убедила его. Она пересчитала оставшиеся чашечки, соразмеряя рассказ.

– Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Выпьем же во имя нашей печали…

Произнося эти слова, Ки мысленно уповала только на то, что Киива не даст ей споткнуться. А вот что Ларсу она голову оторвет, так это уж точно.

– Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Мы пьем во имя нашей печали, – повторил хор. Казалось, собравшиеся за длинным столом были довольны таким началом рассказа. Ки взяла третью чашечку, опорожнила ее и…

Комната вдруг поплыла у нее перед глазами, делаясь нереальной. Ки снова сидела на высоком сиденье своего фургона, и легкий ветерок развевал ее волосы. Она улыбалась, ощущая чье-то присутствие рядом. Чье-то успокаивающее тепло. Странное дело, Ки воспринимала его как нечто само собой разумеющееся и, заметив, особого внимания не обратила. Все шло так, как тому и следовало быть. Вот мимо нее галопом пронеслись на вороном жеребце Свен, Ларс и Рисса.

«Женщина-улитка, женщина-улитка!..» – задыхаясь и хохоча, весело прокричал Свен.

«Женщина-улитка, женщина-улитка!..» – подхватил тоненький, звонкий голосок Риссы. Малыш Ларс ничего не кричал только потому, что совсем обессилел от смеха и слишком старательно держался ручонками за отцовскую рубаху. Черная шерсть жеребца – звали его Рам – отливала на солнце синевой. Под атласной шкурой так и играли, перекатывались могучие мышцы. Маленькому Ларсу великовата была голубая рубашка; конь мчался вперед, и рубашонка пузырилась и хлопала…

Вот Свен придержал Рама и спросил:

«Покажем ей, как надо ездить на лошади?»

Дети завизжали от восторга, и Рам вихрем сорвался с места под возмущенное фырканье серых…

– Светлые волосы развевались у них за плечами, – выговорила Ки – та, что сидела за столом в доме. – Выпьем же во имя нашей печали…

Та Ки была где-то далеко-далеко. Она поднесла к губам чашечку с безвкусным напитком, а потом, выслушав невнятный многоголосый ответ, бросила ее. Настоящая Ки следила за тем, как летит прочь вороной жеребец, унося хохочущих Свена, Риссу и Ларса, подпрыгивающих на шелковистом крупе коня. Скрипел и покачивался под нею фургон. Мерно переставляли копыта серые тяжеловозы…

– За холмом скрылись те трое, за высоким холмом, – со вздохом сказала другая Ки. – Выпьем же во имя нашей печали…

Порыв ветра, шевельнул кроны деревьев. Тот, кто сидел рядом с Ки, следил за Рамом, исчезавшим по ту сторону холма. А над вершиной холма было синее небо, ясное синее небо. И вот скрылись, и ничего больше не видно…

– Я ехала следом за ними, ехала слишком медленно, – горевала другая Ки.

– Выпьем же во имя нашей печали!

Ветер ерошил придорожную траву, и трава печально шуршала. Но день был так ясен, и Ки беззаботно улыбалась ему…

Тот, кто сидел с нею рядом, вдруг внятно предупредил ее: хватит. Пора возвращаться. Остановись! Но Ки не послушалась. Еще не все сделано. Она не успокоится, пока не минует вершину и не посмотрит, что же там, за холмом. Ее охватило внезапное желание подхлестнуть неторопливых коней, пустить их рысью… тяжеловесным галопом… наверх, скорее наверх! Нет, она не сделала этого. Серые шагали себе и шагали под жизнерадостное поскрипывание фургона. Почему я сижу и улыбаюсь, думала Ки, почему я не вскакиваю на ноги, нахлестывая коней?.. Кто удерживает меня за руку, ведь я здесь одна?.. Неторопливо, неторопливо катится скрипучий фургон. Скорее, скорее, скорее же!.. Топ, топ, топ – неторопливые копыта по гулкой каменистой дороге…

Но вот, наконец, и вершина.

Ки закричала. Жутким, бессловесным, нескончаемым криком. Стократное эхо повторяло нечеловеческий вопль.

Внезапно другая Ки как будто очнулась. То, что она увидела за холмом, принадлежало только ей. Ей одной. Они не должны этого видеть. И она не должна. Не смей думать о том, что ты увидела. Гарпии выбирают кусочки понежнее. Животик, пухлую щечку ребенка. Ягодицы мужчины. Мягкие внутренности и бедра вороного коня. Не смотри, не слушай, молила вторая Ки, но все напрасно. Гарпии, пара бирюзовых, зеленовато-голубых гарпий. Они смеются, визжат, весело кувыркаются в воздухе над головой Ки. Они прекрасны и смертоносны, как отточенные клинки, и бесчувственны, как речные омуты. Они смеются над ее горем…

Не надо, не надо снова, исступленно молил кто-то другой. Но чем ближе она придвигалась к телам, тем невыносимей делалась боль. Как жар слишком близкого пламени. Ки не могла даже плакать. Она просто выла, как раненый зверь.

Нет, нет, они не должны увидеть гарпий. Не должны увидеть, как они кувыркаются и вьются в голубом небе, глумливо передразнивая ее вой…

Тот, кто сидел рядом, пытался подмять волю Ки. Остановить ее. Ки яростно сопротивлялась, и тот, другой, не мог ее одолеть. Нет, она не поддастся, не позволит им увидеть то, чего видеть не следует… Но тот, другой, был силен. Все-таки он увлек ее назад, в тот мир, где от Свена остались только голые кости. Ки продолжала отчаянно отбиваться, и внезапно оба они полетели куда-то в бездну, сквозь красно-черный вихрь…