Пой вместе с ветром - Страница 56

– Кости, – сказал Хафтор. – Кости и плоть, источенная червями. Гарпии придают им видимость жизни, продают их нам за кусок мяса, да еще и управляют нами к своей выгоде. «Да, да, Руфус, разводи побольше скота», – говорит ему его мертвый отец. Гарпии ненасытны. Отведи побольше земли под пастбище. Прикупи коров. Зачем возиться с овцами? Теленок больше барашка. Как раз то, что голодной гарпии надо…

Сердце Ки бешено заколотилось. Она рывком сбросила руки Хафтора со своих плеч и отступила на шаг.

– Если бы это было правдой, Кора не стала бы…

– Верно, Кора никогда не совершила бы такого злодейства, – кивнул Хафтор. – Я имею в виду, сознательного злодейства. Но она стара и к тому же вообще не знает, что можно жить как-нибудь по-другому. Ну так что, велим старухе отказаться от ее веры и признать, что через несколько лет, когда придет ее срок, она умрет по-настоящему, навсегда? – У Хафтора перехватило горло, Ки показалось, что он готов был всхлипнуть. – Она же думает, что и сама будет вновь приходить. Да кто сумеет устоять перед подобным искушением? Сам-то я в это не верю… Но не верю, Ки, и в то, что ты, раз попробовав, сумеешь себя одолеть. И поэтому я говорю тебе: уезжай! Уезжай, как уехал бы и я, будь я хоть немного сильней…

– Я дала Коре слово, – ответила Ки, выталкивая из себя каждое слово, словно обледенелый булыжник. – Я не могу. Пока не могу.

– Значит, никогда не уедешь, – упавшим голосом подвел итог Хафтор. – Значит, зря я тут распинался и собирался с духом, чтобы посоветовать тебе уехать. Понимаешь… если бы я сбежал из Арфистова Брода, мне пришлось бы самому нести ответственность за свою жизнь и за те решения, которые я принимаю. Я не мог бы больше кивать, мол, дух отца мне так нашептал. Пришлось бы самому держать ответ за все, что я сделал… и за все, что не сделал. Итак, ты остаешься… Честно говоря, это меня отнюдь не печалит. Если бы ты решила уехать, я сам подгонял бы твоих коней в темноту… но мне очень не хватало бы тебя, Ки.

Он потер обеими ладонями лицо, словно пробуждаясь от долгого сна. Потом потянулся… и вдруг схватился за поясной кошель:

– Ох, я же совсем забыл! Марна ужасно стесняется, так что велела мне…

– Он повозился, с трудом нащупывая впотьмах завязки кошеля. Что-то смутно блеснуло при свете луны. – Вот, – сказал Хафтор. – Серебряный гребень для твоих волос. И браслет на руку.

Ки взяла с его ладони чудесные серебряные вещицы. Они были теплыми – нагрелись от тела. Спинка гребня была сделана в виде ветвистой, симметрично вьющейся лозы. Ки повернула гребень так, чтобы падал свет, проникавший из-за двери. Серебро так и заиграло в ее руках. Браслет был массивней и чем-то напоминал молнию, свернутую в кольцо. Ки взвесила на руке то и другое.

– Я никогда не ошибаюсь, угадывая вес, – сказала она Хафтору. – Здесь все серебро, что было в той моей кружке. Почему Марна ничего себе не взяла?

– Не захотела, и все, – ответил Хафтор. – Наградой ей была сама работа. Ей так редко выдается случай дать волю фантазии и все сделать по своему усмотрению…

– И все-таки немалая радость творцу видеть свое творение всегда, каждый день, – сказала Ки. Нагнув голову, она поцеловала браслет. Потом крепко ухватила широкое запястье Хафтора и мигом заключила его в серебряное кольцо. Хафтор покачал головой и попытался стащить браслет, но Ки со всей твердостью накрыла его руку ладонью. – Старая уловка ромни, – сообщила она мужчине. – И притом замечательная. Если ты вернешь мой подарок, значит, откажешься и от моей любви, которая, стало быть, тоже тебе ни к чему!

– Поэтому ты и поцеловала?..

Она кивнула. Как славно было опять улыбаться и с легким сердцем кому-то что-то дарить. Ки только подивилась про себя тому, как долго, оказывается, она не испытывала подобного.

– Попался, значит. Придется принять, – сдался, наконец, Хафтор.

– Вот так-то лучше. Надеюсь, этот браслет будет вам с Марной напоминать обо мне, когда я уеду. Потому что я уеду, Хафтор. Вот посмотришь, уеду.

В вечерней темноте возник прямоугольник света. Юный Эдвард с топотом выбежал на крыльцо.

– Ки!.. – закричал он тоном, не терпящим возражений. – Нильс велит тебе зайти в дом, он хочет спокойной ночи тебе пожелать!..

– Иду, – отозвалась Ки, но Эдвард так и не ушел с крыльца – остался стоять, глядя в ее сторону. Повернувшись к Хафтору, Ки обреченно мотнула головой и последовала за мальчиком вовнутрь. Хафтор пошел следом – она слышала его шаги.

Свет в комнате ослепил ее привыкшие к полумраку глаза, а гул голосов после тишины двора больно резанул уши. Даже звон в ушах, все время донимавший Ки, словно бы сделался громче. Эдвард стал протискиваться между занятыми беседой людьми, пробираясь туда, где во главе стола в одиночестве сидел Нильс. Жестом отпустив мальчика, старец кивнул Ки, приглашая ее занять место рядом с собой. Ки села и, отпихнув в сторону грязные тарелки и вилки, опустила локти на скатерть.

– Ну так что, старец?.. – спросила она без обиняков.

Нильс хмыкнул.

– А неплохо у тебя получилось… Нет, не улыбайся мне. Опусти глаза и смотри на стол, как будто я тебя поучаю. Кстати, поздравляю: у тебя и вправду отменно сильная воля. Кора, например, не сомневалась, что гордость пересилит и ты удерешь из-за стола, чтобы не сидеть с детьми. Да, и еще ты весьма вовремя удалилась с тем молодым человеком. Ты их заставила заново увидеть в тебе женщину. Женщину, которая может ошибаться, о которой можно посплетничать, за которой можно приударить… и которая даже может вполне безрассудно покинуть семейное застолье, чтобы потолковать с мужчиной наедине.