Пой вместе с ветром - Страница 8

Множество темных глаз смотрело на нее спокойно и прямо. Ки знала: никто не станет попрекать ее, не закричит, не рассердится. Они лишь пожалеют ее, и то про себя. Они тихо поговорят между собою, удрученные тем, что она так упорствовала в своем горе, не желая отрешиться от смертей, постигших ее семью. Самой Ки они ничего не скажут. Не выдадут себя ни словом, ни жестом. Она всего лишь станет среди них человеком-призраком, человеком-не-как-все, добровольной изгнанницей. Никто из них больше не сможет иметь с нею дела, чтобы ее тоска по умершим не перекинулась и на их семьи. Ки знала, что они станут о ней говорить. «На двух коней разом не сядешь». Она должна сделать выбор – либо мертвые, либо живые…

Ки молча смотрела, как они расходились прочь, исчезая, словно струйки дыма в ночи. Каждого ждал свой костерок, спящие дети и расписная кибитка. Это были крытые жилые повозки ромни – народа-путешественника, одержимого тягой к перемене мест. Ки посмотрела на свой фургон. Две трети его занимал открытый кузов, предназначенный для всевозможных товаров, которые она покупала в одном месте, а продавала в другом. В отличие от беззаботных ромни, Ки никогда не рассчитывала, что дорога ее прокормит. Она никогда в полной мере не следовала обычаям народа, который считала родным.

– Все-таки я – не ромни, – сказала она вслух. Она ни к кому не обращалась – ей просто хотелось услышать, как прозвучат эти слова. Она даже вздрогнула, когда рядом прозвучало:

– Тогда кто же ты?

Только тут Ки заметила, что Риффа почему-то не ушла вместе с остальными и по-прежнему стояла рядом с ней в темноте. Их глаза встретились. Круглое лицо женщины с трудом угадывалось впотьмах – только блестящие, полные искреннего чувства глаза. Ки задумалась над ее вопросом, мысленно перебирая все когда-либо виденные ею народы, все города и поселки, чьи улицы когда-либо ложились под колеса ее фургона… Сколько племен, сколько обычаев! Но среди всего этого разнообразия не было ничего, что Ки хотелось бы назвать своим. Потом она задумалась о народе Свена – рослых, светловолосых земледельцах с дальнего севера. Ей предстояло отправиться туда, чтобы сообщить о его смерти. Может быть, ей следовало теперь назваться одной из них и попытаться жить по их обычаям?.. Подобная перспектива заставила Ки мысленно отшатнуться. Она ведь не пошла на это и тогда, когда они со Свеном поженились. Напротив, это Свен выстроил фургон, привел пару серых – и перенял ее образ жизни. Стал жить как ромни… И вот он был мертв, и с ним умерли его дети. А Ки не могла горевать о нем так, как полагалось бы женщине-ромни. Потому что сама она не была ромни.

Я не ромни, снова подумала Ки. Но кто же я?..

– Я – Ки, – сказала она, и в голосе ее прозвучала уверенность, которой она вовсе не ощущала. Риффа слушала ее, стоя рядом в темноте. В ее черных глазах отразился огонь. Потом она опустила взгляд.

– Что верно, то верно, – проговорила она. И добавила: – Возвращайся к нам, Ки, как только сможешь. Нам будет тебя недоставать…

Ки покинула стоянку ранним утром следующего дня, не дожидаясь, пока займется рассвет. Никто не пожелал ей счастливого пути. Ни одна живая душа не вышла посмотреть, как она уезжает; казалось, никто не услышал рокота и скрипа колес…

…Минуло время. И вот Ки снова ехала в темноте, на сей раз – вечерней. И, минуя стороной совсем другую стоянку ромни, гадала про себя: не было ли в том лагере кого-нибудь, кто ее знал? Потом невесело усмехнулась и повернула вопрос другой стороной: а найдутся ли теперь вообще какие-нибудь ромни, которые пожелают с ней знаться?..

Кони отрешенно шагали вперед, катя фургон безо всякого желания и азарта. Когда сгустившийся мрак сделал дальнейшее путешествие невозможным, Ки выбрала место для стоянки. Дорога здесь расширялась; с одной стороны находилась утоптанная площадка, наверняка раскисавшая в дождь, но теперь ссохшаяся и кочковатая. Позади нее небольшой спуск вел к подсохшему болотцу, заросшему жесткой травой и чахлыми, низкорослыми деревьями-арфами. Воды для коней здесь, к сожалению, не было, но Ки несколько ранее напоила их из ручья, а ночью наверняка выпадет густая роса. Так что как-нибудь обойдутся.

Ки слезла с сиденья и распрягла серых, а потом, негромко приговаривая, обтерла обоих тряпкой, особенно в тех местах, где к потным шкурам прилегали ремни упряжи. Она не стала ни привязывать, ни стреноживать коней – просто пустила искать травку посочней. Двум громадным тяжеловозам требовалось невероятное количество корма, так что Ки приходилось постоянно заботиться об их пропитании. Она послушала, как они обрывали и пережевывали жилистую траву, и нагнулась поискать сушняка. Ветерок перебирал ветви деревьев-арф, и они отзывались негромким пением, словно струны.

Ки устроила костерок рядом с фургоном, по другую сторону от дороги. Нацедив в котелок воды из бочонка, она повесила его закипать над огнем. Потом наведалась в кабинку и вынесла съестные припасы: травы для заварки, вяленое мясо, сушеные коренья, черствый домашний хлеб и три сморщенных яблока. Положив травы в горшочек, она заварила их кипятком из котелка. В оставшуюся в котелке воду она бросила вяленое мясо и нарубленные коренья и опустилась на корточки, прислонившись спиной к выпуклой ступице колеса и ожидая, когда заварится чай. Она надкусила одно из яблок, и сейчас же, принюхиваясь, подошли оба серых и полезли носами ей в руки, требуя угощения.

– Лакомки, – попрекнула их Ки.

Огромные кони аккуратно взяли яблоки с ее ладоней, схрумкали их и вновь взялись за траву. Ки вытерла руки о штаны и полезла в посудный ящик за кружкой.